Глубоко почитаемые и любимые румынские старцы архимандрит Иустин (Пырву; 1919–2013) и монах Проклу (Никэу; 1928–2017) были современниками, но никогда не видели друг друга. Оба пострадали за Христа во времена коммунистических гонений и проводили жизнь в глубоком затворе: отец Проклу – в хижине на опушке леса, отец Иустин – в тюрьмах и затем в т.н. принудительном месте жительства, которое покидать не мог. И тем не менее в Боге они были тесно связаны, о чем повествует духовная дочь старца Проклу.
Архимандрит Иустин (Пырву)Для меня было огромным благословением открыть для себя в 1996-м году отца Проклу, когда я, тогда еще студентка, отправилась в паломничество. Сердце мое сразу привязалось к батюшке. И я стала часто ходить к нему, как к себе домой. Батюшка был для меня и мамой, и папой.
Я увидела на батюшке исполнение слов святого Фалассия Ливийского: «Любовь, всецело устремленная к Богу, сочетает обладающих ею с Богом и друг с другом»[1]. У батюшки был редкостный дар возжигать любовь к Богу в сердцах тех, кто приходил к нему. Он умел с изумительной деликатностью сойти к душе падшей и отчаявшейся, сбившейся с пути, поставить ее на ноги, вернуть на путь правый, возжечь в ней любовь к Богу и показать, что Бог есть любовь.
Хочу поделиться с вами, не буду многословной, двумя происшествиями, двумя чудесами, пережитыми мною в келлии отца Проклу. Первое связано с кончиной отца Иустина. Прошу простить меня за эмоциональность.
Я стала ходить к нему, как к себе домой. Батюшка был для меня и мамой, и папой
В день, когда отец Иустин впал в кому, перед тем как отойти ко Господу, я, ничего не зная об этом, поехала к отцу Проклу. Я ходила к нему довольно часто, раз в полтора месяца. Ходила бы и чаще, но не смела его беспокоить. Этого и так было слишком много.
Когда мы туда приехали, был вечер, часов 7 с половиной. Калитка его была закрыта. Я поговорила с батюшкиной сестрой, монахиней. И вот, сидим мы с мужем и монахиней наверху, возле ее домика. Вскоре, примерно через четверть часа, калитка батюшки открылась. Батюшка вышел, словно ища кого-то. Я побежала к нему, радуясь, что он открыл. Муж со мной не пошел, остался с сестрой батюшки у ее калитки.
Монах Проклу (Никэу) у своей келлииИ вот, батюшка сел, как обычно, в свое кресло, я села лицом к калитке, глянула на него в упор и вижу, что батюшка переменился в лице. Он смотрел куда-то в сторону леса и всё повторял, что к нему приходил какой-то батюшка (признаюсь, я не понимала вообще ничего из того, что он говорил), что к нему приходил какой-то батюшка, монах, худой-худой, с длинной белой бородой, желтый как воск и с голубыми глазами. И приходил он к нему, чтобы сказать: «Отче, молись обо мне, ибо я отхожу на тот свет. И нуждаюсь в том, чтобы ты молился обо мне». А отец Проклу ему отвечал: «Нет, отче, это я нуждаюсь в том, чтобы ты молился обо мне!» – «Да нет же, отче, сейчас ты молись обо мне, потому что я отхожу на тот свет», – и ушел.
И батюшка рассказывает:
– Я вышел за ним, чтобы посмотреть на улице, где же он. У ворот кто-то стоял, но никакого монаха этот человек не видел.
Батюшка опустился в кресло и замолчал, всё поглядывая в сторону леса. И тогда до меня дошло, что он смотрит в сторону монастыря Петру-Водэ. У него был такой взгляд, будто он смотрит сквозь время, и он говорил:
– Господи, как сияет, ты посмотри, как сияет! Я глаз оторвать не могу. Какой свет!
Потом всё молчал, молчал и смотрел куда-то вдаль. Я не смела заикнуться, спросить его о чем-нибудь, не хотела нарушить его тайну! Сердце во мне горело, я чувствовала, что он говорит что-то очень важное. И тут батюшка спрашивает меня:
– Ты видишь?
– Не вижу, батюшка. Где? Покажите ручкой!
– Вот там! Вот там! Не видишь? Как же сияет!
– Не вижу, не вижу ничего!
Я поднялась с кресла, в котором сидела, потому что была спиной к свету, прошла к батюшке, даже стала на колени на его скамейку, и говорю:
– Где, батюшка?
А он показывает мне ручкой:
– Вот там! Посмотри, ты не видишь? Посмотри, как там сияет!
– Не вижу ничего…
– Ну ладно, увидишь! Увидишь!
Он молчал, глядя далеко-далеко, то и дело вздыхал и говорил:
– Страшен час смерти. Страшен час смерти…
Монах Проклу (Никэу)И снова вздыхал. Это длилось, думаю, около получаса. Говорю вам, я не могла спросить его абсолютно ни о чем, а он время от времени направлял взор на меня, и глаза его так и сияли! Но в то же время его самого я видела с трудом и долго не могла заглянуть ему в глаза, а он все повторял:
– Как же сияет! Страшен час смерти! Ты не видишь? Ну, ладно, увидишь!
Примерно через полчаса зашли монахиня с моим супругом. И батюшка больше ничего не сказал об этом свете. Только время от времени поглядывал на это место и вздыхал.
Мы долго у него не задержались. Он говорил нам только о смертном часе, о смерти, и все повторял:
– Страшен час смерти.
Простите, я забыла упомянуть одну деталь. До того, как мать Филофея пришла с моим супругом, батюшка все пытался показать мне свет, и тогда я сказала:
– Батюшка, а может, там какой-нибудь отшельник в лесу? Может, это отшельник, может, вам надо пойти взглянуть на него?
Батюшка говорит:
– Меня ведь ноги не держат, я не смогу туда дойти.
А потом, улыбаясь, озорно говорит:
– Да и не время еще! Не время, но потом тоже туда пойду.
Да… Потом, когда мы сели в машину, я тут же рассказала мужу о произошедшем, а он меня спрашивает:
– И ты совсем ничего не видела?
– Ничего. Даже впечатляющего заката не было. Только какие-то облачка на небе.
И мы поехали домой, в Яссы, а когда доехали, было уже около половины одиннадцатого. И тут я получаю сообщение, что отец Иустин отошел ко Господу! Но даже тогда не поняла, о чем говорил батюшка.
Разворачиваемся и тут же мчимся в Петру-Водэ. Там говорим, что нам надо к батюшке. Отца Иустина мы знали, у нас было его благословение, но мне и в голову не пришло, что отец Проклу говорил об отце Иустине как монахе, пришедшем проститься с ним.
Когда мы вошли в храм, батюшка уже лежал там, в Петру-Водэ, наверху, у монахов, и начиналась утреня. И когда я увидела отца Иустина там, в гробу, худого, с восковым лицом и длинной белой бородой, в памяти тут же всплыли слова отца Проклу. Только тогда я поняла, о ком говорил батюшка.
Меня охватил ужас: мы же просто заглянули в страницу «Патерика»
Я рассказала монахиням, с которыми мы дружили, о том, что произошло, а они спросили, в котором часу он был у отца Проклу. И сказали, что в половине шестого он впал в кому. Я была потрясена, когда поняла, что это было чудо, и попросила их никому об этом не рассказывать, сохранить все в тайне. Меня охватил ужас: мы же просто заглянули в страницу «Патерика».
Когда через какое-то время, скажем так, через несколько дней после погребения отца Иустина, я вернулась к отцу Проклу, у батюшки была группа верующих, они уже вышли на улицу и стояли перед келлией, а он как раз, по своему обыкновению, на прощанье осенял им головы крестным знамением.
Старец Проклу с духовными чадами у ворот своей келлии
Увидев, что я поднимаюсь к нему в гору, он через толпу, издалека спрашивает меня:
– Ну, как? А теперь ты видела? Видела?
– Да, батюшка, видела!
На что батюшка, возведя взор к небу, сказал:
– Отец Иустин был святым!
Говорю вам еще раз, я боялась говорить об этом чуде, не рассказывала о нем никому, подруг просила молчать, мне было очень-очень… Я была потрясена.
На сороковой день, придя на панихиду по отцу Иустину, я решила связаться с монастырскими батюшками и рассказать им об этом. Говорила себе, что это не такое чудо, которое касается только меня лично. Это Бог так управил, чтобы я оказалась тогда у батюшки. Оно свидетельствует о святости отца Проклу и отца Иустина. Но и на 40 дней мне не хватило духу связаться со здешними батюшками, у меня не нашлось на это дерзновения. И я сказала себе: «Ну, всё, что было, то было, не буду говорить об этом абсолютно ничего и никому».
И в эту ночь увидела во сне отца Иустина! Мне приснилось, будто отец Иустин жив, а отец Проклу, наоборот, отошел ко Господу, и будто я пошла к отцу Иустину в Петру-Водэ сообщить об этом и спросить, что он посоветует мне: говорить об этом или нет? А отец Иустин – во сне я его видела на всенощном бдении, будто сейчас должно начаться всенощное бдение, – он сказал мне так:
— Постоим вместе на молитве, а после бдения поговорим. Потому что об этом чуде нельзя говорить где угодно, как угодно и когда угодно.
Потом протягивает мне книгу, не знаю, что это за книга была, но он оставил мне на ней такой автограф: «Всю славу и поклонение воздаю Господу».
Но я и после этого сна не стала никого искать, это г-жа Ралука Тэнэсяну https://pravoslavie.ru/84366.html сама разыскала меня от имени батюшек, и так я дала это свидетельство.
Хочу привести еще одно свидетельство об отце Проклу, коль скоро мы находимся в монастыре, один из престолов которого освящен в честь Преподобного Серафима Саровского. Уверена, что очень многие из вас, глядя на отца Проклу, думали о святом Серафиме Саровском. О сходстве между ними.
Монах Проклу (Никэу) в своей келлии
Как-то я проходила через одно искушение. Пришла, как обычно, к отцу Проклу и хотела открыть ему все. Но ему ничего не надо было говорить: он отвечал прямиком на твои мысли. А я пребывала в большом смятении: хотела кое-что узнать о молитве, о сердечной молитве, но говорить ему о радости, об утешении Духа Святого побаивалась. Ведь все начинается с переживаний, и я боялась впасть в прелесть. Спрашивала об этом у своего духовника, но почувствовала, что он меня не понял, и поэтому хотела поговорить с батюшкой. Но не могла! Стояла рядом с ним и не могла!
И батюшка заговорил так:
– Есть такие минуты в жизни, когда Дух Святой утешает твое сердечко, и ты хочешь поговорить с кем-нибудь, а не с кем. Потому что он тебя не понимает.
И все говорил и говорил, глядя на меня. А я не отваживалась сказать ему об этом, не отваживалась. И тогда он сказал, что у него побаливают ноги:
– Ну, что мне делать с этими ногами?
– А вы приезжайте к нам, мы покажем вас врачу!
И он согласился! К нашему и его сестры удивлению.
– Ну, всё, приеду, завтра утром в 6 часов забирайте меня отсюда.
И тогда мне выпало огромное счастье остаться с ним наедине, с глазу на глаз. А я все думала: «Сказать ему, не сказать?» И тут батюшка опять повторяет:
– Хочешь сказать что-то, а некому.
И я подумала: «Больше молчать нельзя, если он скажет это и в третий раз, я должна буду сказать ему!» И он в третий раз повторяет:
– Хочешь сказать что-то, а некому.
Я поняла, что батюшка читает меня как открытую книгу
И тут я поняла, что батюшка читает меня как открытую книгу. Он действительно читал не только мое настоящее, но и прошлое. И только я хотела открыть рот, чтобы заговорить, как батюшка встал, как-то переменился в лице, и слезы потекли у него лицу. И тут он весь исполнился света, возводит глаза к небу и говорит:
– Любовь к Богу, любовь Божия, Душе Святый, Господи Иисусе.
Когда я увидела, как он преобразился в свет, я подумала, что так, наверное, чувствовал себя Мотовилов перед святым Серафимом
Когда я увидела, как он преобразился в свет, я содрогнулась и с ужасом подумала, что так, наверное, чувствовал себя Мотовилов перед святым Серафимом Саровским. Сама тоже заплакала, стала повторять: «Господи Иисусе…» – и почувствовала, как молитва потоком хлещет из меня. И я поняла, что так он отвечает мне на вопрос о радости и благодати.
Конечно, это было показано для меня, потом все исчезло, но батюшка показал мне, что значит настоящая молитва и что значит утешение Духа и любовь к Богу. О чем он так красиво говорил:
– Если стяжешь любовь к Богу, ни одна из тленных радостей века сего окаянного не сможет тебя прельстить.
В заключение, чтобы не быть многословной, скажу только, что, когда я видела его в последний раз, за 2 месяца до кончины, он сказал мне такое слово:
– Сколько могу, я не забываю о вас. А когда отойду на тот свет, то, если обрету милость пред Богом, буду молиться так: Господи, удостой всех, кто переступал порог моей келлии, стяжать уголочек рая!
Да будем и мы причастны его благословения![2]
O Chilie Athonită (Афонская келлия)
16 июня 2023 г.
