У владыки Агапита, архиепископа Штутгартского, викария Германской епархии Русской Православной Церкви Заграницей, всю жизнь было два юбилея: 25 сентября, когда он родился, и 29-го (так было отмечено в официальных документах). Ему, как и всем, кто скрывается обычно от чествований и внимания, сам готовый послужить другим, эта путаница была только на руку.
Публикуем продолжение воспоминаний о владыке Агапите (Горачеке) – четы Пеннеров, Дмитрия и Ирины.
Владыка Агапит с Дмитрием и дочерями Настей и Павлой Пеннерами
«Что там такое?» Немного об энергии поддержки и спокойствии в напряженные моменты бытия
Первое впечатление… На наш штутгартский Никольский приход приезжает владыка Марк (Арндт). Наш правящий архиерей. Это где-то еще в самом начале 1990-х годов, – мы все в трепете… Владыка Марк, с виду всегда строгий такой, проходит в алтарь. Я – на клиросе: дыхание перехватило… Пытаюсь сосредоточиться на текстах предстоящей службы, но краем глаза вижу: что-то там в уголке храма, темноватом обычно, сияет!! Раз обернулась, два… «Что там такое?!»
Молоденький совсем, худенький, очень высокий, рыжий-рыжий, – стоит-улыбается! – точно импульсы какой-то энергии поддержки тебе передает. И как-то светло так стало, – глаза прямо светятся любовью… Всё волнение – а это была моя первая архиерейская служба, за которой я пела,– внезапно как рукой сняло.
Владыка Агапит тогда еще был иеродиаконом, просто привез к нам на машине (а он, кстати, всегда очень залихватски гонял) владыку Марка. И вот так сразу этот светящийся, доброжелательный монах нам всем и запомнился.
Когда владыку Агапита к нам на штутгартский Никольский приход епископом в 2001-м году рукоположили, при его появлении сразу же в храме воцарилась какая-то – так и сопутствующая нам все эти годы его служения – атмосфера творческого волнения и радости. Точно по слову старца Николая Гурьянова: «Будь любвеобилен ко всем и всему, что тебя окружает», – владыка распространял вокруг себя это чувство ликования, которое бывает, когда тебя любят.
Владыка распространял вокруг себя это чувство ликования, которое бывает, когда тебя любят
Каждая служба уже проходила теперь на каком-то величественном подъеме. При том, что служил владыка очень часто, но даже если он не служил, одно его присутствие в храме – на клиросе или в алтаре – как-то всех воодушевляло.
Он, кстати, неизменно, если в тот день я пела одна, выходил на клирос, чтобы поддержать меня, и с ним всегда – как и тогда, впервые! – становилось всё легко и при этом мирно на душе.
Помню одну из последних служб, которые транслировались уже по YouTube (из-за этой эпидемии коронавируса). Владыка Агапит у себя в монастыре Преподобного Иова Почаевского читал на клиросе, как вдруг один брат взял да и убрал куда-то книгу… Обычно в такие моменты на клиросе все очень нервничать начинают: служба идет, а тут текст куда-то запропастился… Может закоротить, и какой-то более-менее тихий-громкий взрыв негодования произойдет… А владыка – так спокойно-спокойно:
– Ну, и читай теперь сам, раз ты книжку убрал…
Как наш Ваня конкурсы игры на скрипке выигрывал
Маленький Даниил Пеннер держит жезл владыки АгапитаНаши сыновья с самых малых лет с радостью прислуживали владыке. Младший, Даня, буквально с 2-х годиков, – ему специально для этого такой крошечный стихарёк пошили. А старший, Ваня, помню, ему лет 11–12 было, когда у нас должна была пройти первая служба владыки Агапита, стал вдруг у меня накануне расспрашивать:
– Мама, а где можно посмотреть, как совершается архиерейское богослужение?
Я ему раздобыла книжку, так он ее так выучил, что всех изумил. У него там даже взрослые спрашивали в алтаре:
– Ваня, что делать? Куда орлец?! – и т.д.
Владыка Агапит у меня и на младшего, 2-летнего кроху, изумлялся:
– Ну, откуда он может знать, когда кадило подавать надо?!
Ставил его, маленького, так обстоятельно на стульчик, чтобы тот мог достать и эти пуговки-бубенцы ему на архиерейском облачении застегнуть как следует.
Владыка Агапит с нашими мальчишками как-то очень трогательно дружили. И старший, Ваня, потом всюду ездил с владыкой по приходам, часто бывал в монастыре Преподобного Иова Почаевского в Мюнхене.
Помню, однажды у Вани должен был быть конкурс, – он очень хорошо играл на скрипке, занимал обычно первые места. А в этот день как раз поставили службу… Я – к владыке:
– Наверно, мы не успеем, чтобы потом еще и на конкурс не опоздать…
Владыка Агапит сослужит владыке Марку, Ваня Пеннер крайний справа
А он:
– Нет-нет, обязательно с Ваней приезжайте! Всё будет хорошо. Перед конкурсом отслужим литургию!!
И вот, мы приехали, времени в обрез…
– Владыка, что делать, мы же не успеваем… – всё еще в сомнениях я.
Владыка Агапит с маленьким Даниилом у иконостаса из СароваИ владыка тогда уже просто, смотрю, начал летать по алтарю, – это при его-то комплекции, – он как-то так всё очень быстро и точно стал совершать. Ваня ему только и успевал прислуживать, – наверно, зарядившись этим легким, стремительным духом, который и при игре на скрипке – самое то.
И вот, владыка, помню, летает и сам сияет! Он как-то был очень рад, что перед этим конкурсом Ваня тут прислуживает на службе. Литургия будто на Небесах, в невесомости и отсутствии привычного нам дискретного счета времени, совершилась, – молниеносная, но незабываемая во всех своих подробностях – как вспышка в темную грозовую ночь.
Владыка вообще всегда очень радовался, если я детей на какой-то церковный праздник вместо школы в храм привозила. Он очень это приветствовал[1].
Трагикомедия как культурный шок, или Что смешного в «Мимино»?
Владыка Агапит у нас и дома часто бывал, особенно в первое время его служения в Штутгарте, пока у него не было еще своей квартиры, и ночевать оставался. Общался с детьми, у нас еще две дочери – Павла и Настя. Мы много все вместе гуляли, Дмитрий уже рассказывал, как весело это бывало[2].
Детей в другой раз не заставишь ничего делать по дому, а тут, накануне владыкиного приезда, они сами вдруг начинали носиться, какие-то сосредоточенные такие, всё убирать наперегонки, стелить постель, чтобы владыке было удобно, – я только на кухне и возилась.
Владыка Агапит в Бари, Настя между монахами слева, справа от нее сидит отец Евфимий (Логвинов), Ваня в майке с синими полосками справа
Однажды владыка Агапит приехал к нам в гости с игуменом Евфимием (Логвиновым), это тоже уже почивший насельник мюнхенской обители Преподобного Иова Почаевского, до этого живший в России, в Москве. Дети стали канючить:
– Давайте посмотрим какое-нибудь кино?
Я долго думала, что поставить, чтобы всем было интересно, и достала, наконец, кассету «Мимино» Г. Данелии.
И вот все мы смеемся, а владыка Агапит так очень серьезно уставился в экран, как будто это не трагикомедия, а вообще драма какая-то, или даже древнегреческая трагедия по всем правилам жанра разворачивается… Точно это какой-то языческий трам-бам-бам посреди уже христианского мира… Мы смотрели на него, напряженного, и еще больше хохотали уже без удержу. А он оборачивался на нас, потом снова на эти мелькающие – с какими-то надувными крокодилами у мужиков в номере – кадры, и опять на нас, точно пытаясь понять: над чем же мы там так смеемся?!
Он не воспринимал всех этих советских-светских шуточек. У него был совершенно другой менталитет, – он, рожденный уже в Европе и выросший в семье русских эмигрантов, свято хранивших еще дореволюционные традиции, совсем не знал всей этой нашей жизни в СССР, – возможно, для него тогда увидеть всё это, даже так, в фарсовой версии, было неким культурным шоком.
Зато когда владыка сам уже стал ездить в Россию, он очень многое наверстал, вник во все эти метаморфозы отечественного сознания, кое-какие свои представления пересмотрел. Например, говорил, что скажи ему что-нибудь ранее о том же Патриархе Алексии I (Симанском), он мог так разразиться… А вот после уже, пообщавшись лично с теми, кто со Святейшим в свою очередь лично общался, поняв, что тогда было за время в России, он уже по-другому многое оценивал.
Но эти серьезные изыскания вовсе не мешали владыке быть внимательным к каким-то, например, мультяшным шедеврам советского образца. Он того же Вини-Пуха очень любил, о чем уже отец Игорь и матушка Вика Блиновы рассказывали[3]. Или знаменитый мультфильм «Ёжик в тумане». Вот возвращается, помню, как-то из Екатеринбурга, который он очень полюбил, и начинает детей рассаживать…
– Владыка, уже поздно, – как всегда, спохватилась я, – ехать надо, детям завтра в школу…
– Ну, подождите! Сейчас! Ваня! Давай быстрее экран!
Думал о том, что вот, ёжика российского заснять надо, чтобы показать его потом детям!
Пока Ваня там возился, разворачивая белый клеёнчатый экран для проектора, владыке не терпелось:
– Там такой ёжик, такой ёжик! Пусть Павлуша (так он нашу дочь Павлу называл) посмотрит на этого ёжика! – и с такой радостью детям показывал снятую им самим в паломничестве кинохронику, сам всё поглядывая на детей, – просто ликовал от их реакции.
А у него же там, в этих поездках, безусловно, и важнейшие архиерейские дела были, решались те же вопросы, связанные с почитанием Царской семьи, а он вот так был внимателен еще и просто к красоте русской природы, думал о том, что вот, ёжика российского заснять надо, чтобы показать его потом детям!
У нас, в Русской Зарубежной Церкви, как-то ценится этот культурный взаимообмен.
У нас и Первоиерарха можно принимать у себя дома
Меня, помню, в Америку учиться отправили. В Джорданвилль, в церковно-певческую школу при тамошней Свято-Троицкой семинарии. Там были трехгодичные курсы для регентов, но можно было учиться и заочно, приезжая туда на две-три недели, чтобы сдать выученное и взять новые задания.
И так получилось, что мы там очень подружились с Митрополитом Лавром (Шкурлой), нашим Первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей. Владыка присутствовал буквально на всех службах: и утром, и вечером, – и с ним до или после богослужения, как иногда и в другое время, где-то неожиданно столкнувшись, можно было просто пообщаться.
Здесь, в Русской Православной Церкви Зарубежья, для нас свойственны такие простые отношения с архиереями, – что уже понятно и из описания дружбы с владыкой Агапитом. И вот, когда я уже, сдав последние экзамены, засобиралась было обратно в Германию, тут вдруг обронила:
– Владыка Лавр, приглашаю вас к нам в гости!
– Да, я обязательно приеду, – отозвался тут же он.
Потом прошло какое-то время, мне зачем-то надо было звонить в Джорданвилль. Вдруг поднимает трубку сам владыка Лавр, – не секретарь, не послушник, а сам Первоиерарх! Мы поздоровались, я благословилась, архиерей сам опять же ответил мне на какой-то мой совершенно формальный вопрос по документам, и, прощаясь, я не стерпела:
– Владыка, а вы к нам собирались приехать…
– Да-да, я помню, – опять же как-то радостно и участливо ответил он.
Владыка Лавр с Курской-Коренной иконой Божией Матери, владыка Агапит и духовенство дома у Пеннеров Дмитрия и Ирины
И вот, когда владыка Лавр к нам в Штутгарт уже ехал, ему, конечно, готовили какой-то более-менее официальный прием, – хотя у нас на всех уровнях всё очень по-теплому, по-семейному происходит, – но он вдруг объявляет:
– Нет, я еду к Ирине!
Так что мы Первоиерарха с главной святыней Русского Зарубежья – Курской-Коренной иконой Божией Матери – прямо у нас дома, со всеми его сопровождавшими и встречавшими с нашей стороны, – а это архиереи и весь по крайней мере клир с семьями, – и принимали. Слава Богу, у нас свой дом, на земле. Владыка Агапит любил, когда наши дети – дочери и старший, Ваня – трио играли на виолончели и скрипках. И тогда они устроили для всех гостей концерт. Всё было весело и просто.
Для него все были родными, а домом был Дом Божий, Дом молитвы
А когда я еще училась в Джорданвилле, у нас там был такой преподаватель по вокалу – Анатолий Иванович Панчёшный. Он, как узнал, откуда я, сразу же:
– Ой! У вас там владыка Агапит! – затрепетал. – Он так меня выручил в свое время!!! Огромный ему привет!!
И вот, постоянно, когда этот человек меня встречал где-нибудь в коридорах или на занятиях, все время владыку Агапита вот так благодарно вспоминал.
Он, оказывается, как-то раз попал в Мюнхен, ему негде было ночевать, денег у него с собой тоже не оказалось, кто-то подсказал ему, что тут, мол, есть мужской монастырь… Но когда он туда добрался (вероятно, на своих двоих, поскольку на транспорт тоже, наверно, не было средств), было уже совсем уж поздно… Двери заперты. Монахи, известно, встают очень рано, в 4:00 утра у них уже богослужение начинается, поэтому за полночь не засиживаются. Но он постучал…
Двери открыл владыка Агапит и – принял его, как родного!
Его бы мог, возможно, никто и не услышать. Но двери открыл владыка Агапит и – принял его, как родного! Накормил-напоил, на ночлег устроил, – он был такой заботливый, что не удивлюсь, если и сам постель расстилал. Так Анатолий Иванович еще неделю потом в обители, как свой уже, и прожил. А после владыка Агапит дал ему еще и денег на самолет, чтобы тот быстро и без проблем добрался в Америку. А это еще и какие-то сложные в финансовом отношении времена были… Так что этот облагодетельствованный им человек так всё и изумлялся на владыку Агапита, уже даже годы спустя!
И такие истории я про нашего архиерея слышала неоднократно, как он выручал кого-то, давал средства, еще как-то помогал. Он и нас, помню, с дочерями сам поехал расселять в гостиницу, когда мы как-то всей семьей впервые приехали в мюнхенскую обитель Преподобного Иова Почаевского. Женского монастыря Преподобномученицы Елисаветы Феодоровны в Бухендорфе еще не было, а по уставу мужского монастыря женщинам ночевать там не положено. Помню, мы хотели за себя сами оплатить номер, но владыка был непреклонен.
Владыка Агапит, освящение воды в Никольском храме Штутгарта, слева от него Ваня Пеннер – между владыкой и отцом Ильей Лимбергером
Весь наш Никольский приход усаживался за стол, как одна большая семья
А еще у нас, в Штутгарте, владыка Агапит всегда любил, чтобы все мы, кто только был в церкви, собирались обязательно после богослужения на трапезу. Так весь наш Никольский приход и усаживался за стол, как одна большая семья. И мы живо что-то постоянно обсуждали, что у кого происходит, – каждый был в курсе даже просто житейских обстоятельств друг друга. А владыка, бывало, нам истолковывал богослужения – только что состоявшееся или наступающего дня, – для него домом был Дом Божий, Дом молитвы (ср. Мф. 21, 13).
Мы, прихожанки, к этим посиделкам старались всегда заготовить какую-то домашнюю еду. Она могла быть совсем незатейливой: я, например, в пост чечевичный суп приносила – владыке он весьма нравился. Чувствовалось, что ему такой свойской атмосферы монастыря очень не хватало, – когда все едины и не стремятся разбежаться тут же после отпуста. У нас эти застолья очень сердечно проходили.
Лучший спорт – монастырский
Но когда владыка оказывался в самой обители Преподобного Иова Почаевского, он просто источал счастье! Так его все очень-очень приветливым тут и запомнили. Он здесь даже несколько расслаблен был – в хорошем смысле: скованности уже никакой не ощущалось, точно рыбу в воду вернули. Он вдруг и о себе позаботиться мог (на приходе-то он весь был отдан на растерзание проблемам да нуждам прихожан), – а тут даже бегал по монастырской территории, носился кругами в потемках по вечерам, чтоб физическую форму как-то поддержать. Он же в юности – при его-то росте – баскетболом чуть ли не профессионально занимался, даже какие-то спортивные перспективы тренеры ему сулили.
– Но я еще тогда, – смеялся, – понял, что ресурсы этого тела на самом деле ограничены, и отчет времени жизни идет на тление, – (то есть, мол, в тренировку этого данного нам всего лишь на время тела глупо как-то вкладываться).
И вот он обрел себя в духовной жизни, – дома ощущал себя именно в монастыре. А в миру он точно весь без кожи оставался. Иногда за него даже страшно становилось. Доверчив, безотказен, – этим ведь и пользоваться могли. Он как ребенок – чист, прост. А тут, в миру, всякие дрязги семейные случаются: вот, кто-то разводиться собрался, или поделить чего-то там не могут… Владыка очень близко к сердцу все эти распри воспринимал.
А у него-то самого был совсем другой опыт жизни в семье, родственного общения: его родители ни разу за всю жизнь, рассказывал, не поссорились. Однажды только как-то услышал, что громче обычного говорят, и был просто потрясен! А каково ему было тогда в склоки, чуть не каждодневные у иных из нас, сейчас вникать? Что это, если не крест самораспятия на этой приходской голгофе…
Чьи мы сродники? Причастие как задание, а не единоличная привилегия-«награда»
Хотя просто материнские волнения владыка всегда очень внимательно выслушивал, – а потом так воздохнет, щуря, как всегда, свои добрые-добрые глаза:
– Ах, мамы! Ах, мамы! – и так вдруг всё для тебя легко после этого его смешка становится!
Он вообще, чем ближе к смерти, тем больше над всеми нашими этими проблемищами, о которых мы ему могли и на Исповеди так серьезно-доверительно сообщить, потешался. И тебя всё тут же, кстати, отпускало! Все его реплики, даже смех на наши гиперважные тревоги и суперпереживания, были вовремя и кстати, – точно в нашей жизни он лучше нас самих разбирается.
Владыка меня однажды «танком» назвал! Прямо так и сказал: «Вы как танк». Я тогда, правда, на защиту встала, – но речь сейчас не об этом. Для самого владыки Агапита так выразиться – это был потолок вообще всех тех ругательств, на которые он только был способен. А так всегда мягок, деликатен…
Те люди, у которых он в свое время, с младенчества, перенимал русский язык, – как и потом, кстати, духовно формировался, общаясь в том числе еще с царских времен монахами на Афоне, – никаких бранных слови не знали. Он вообще говорил, что у них лексикон был совершенно иным, они просто на другом – уже неизвестном людям в советской-постсоветской России – русском разговаривали. И вот, владыка был носителем и хранителем той, еще царских времен, русской речи, отношений людей друг с другом.
Владыка Агапит даже сердился как-то благородно. Сейчас так люди общаться уже не умеют. Дух другой
Владыка Агапит даже сердился как-то благородно. Сейчас так люди общаться уже не умеют. Дух другой. Дмитрий, муж мой, говорит, вспоминая владыку: «Суть Православия – в благородстве». Мы же – сродники по Причастию Христа.
А наш владыка Марк отмечает, что в Причастии нам только дается залог единства, любви – то, что мы все призваны еще только воплотить в реальность общения между собою. Это нам всем задание, а не единоличная привилегия-«награда» – подойти к Чаше. Вот владыка Агапит и жил так, что служил Господу, исполняя эти Его задания, конспект которых для нас, забывчивых, изложен в Евангелии. Только так и можно всем стать единым Телом Христовым.
Внимание любви, при котором всё лучшее в людях расцветает
Если что-то сильно владыке Агапиту не нравилось: какие-то чрезмерные женские эмоции, например, выплескиваемые через край, там, где этому не место, на приходском совете, допустим, – он ничего не отвечал, никак не реагировал, просто молча выслушивая всё это… И эта его кротость, которая тоже, возможно, ему давалась не всегда без внутреннего борения, потому как иногда он при таком своем молчании (когда другой бы наговорил уже массу резких вынужденных слов) сильно краснел, – она воспитывала и женщин, и мужчин лучше всяких поучений.
Никто вообще не помнит, чтобы владыка Агапит на кого-то когда-то накричал. Он всегда хранил уважение к каждому человеку. А сам многое мог стерпеть, понести немощи нас, слабых.
Как-то раз он загорелся было идеей записывать диски с песнопениями нашего хора, распространять их и тем еще собирать средства на храм, на поддержание духовенства, которое всё у нас практически вынуждено работать еще и на светских работах. Нам даже на балконе, где стоит обычно хор на богослужениях, уже установили звукозаписывающую аппаратуру, микрофончики к каждому развернули… А регент вдруг уперся: нет, и всё. И владыка Агапит не стал проявлять свою архиерейскую власть или даже просто как-то, что по-человечески вполне можно было бы понять, выказывать, как ему на самом деле больно…
Он всегда хранил уважение к каждому человеку
Он много сносил всякого рода обид и от своих, казалось бы, подчиненных… Главного не уступал, но в каких-то таких своих планах, мечтах, если встречал какое-то противодействие, не упорствовал. Просто молча убрал все эти микрофончики…
И так владыка многое не реализовал. Сам он был невероятно одарен, – тонко чувствовал всё прекрасное: и в музыке, – сам обладал неповторимым тенором, был очень певуч, – и в литургической, и в житийной литературе, и в иконописи-фресках. Вообще, очень любил древности (возможно, поэтому, когда его отправляли в Австралию, так переживал – там так же, как и в Америке, нет исторической глубины, – это для него было тягостно, он точно не умещался размахом своей личности в такие скоропалительные пространства).
Хотя владыка мог находить красоту во всем: и в природе, и в людях, – просто любовался как-то, и под этим его теплым, сосредоточенным вниманием всё лучшее и в окружающей его действительности, и в людях точно расцветало. Это подлинно архиерейское умение – преображать вверенную тебе епархию, паству.
«Владыка служит! Подмигнул!» О том, чего мы лишены в России после советского режима
Великим постом мы, клирошане, обычно пели не на балконе уже, а внизу, – и владыка из алтаря как-то обязательно выглядывал, кто там у нас есть из певчих, и молодежи часто подмигивал при этом. «Ничего себе, – думаешь, – служба великопостная идет, а архиерей тут подмигивает!» Но всё вдруг сразу оживало как-то вокруг, все приходили в какое-то такое радостное, вдохновленное состояние, исчезала эта насупленность, хмарь, все тут же начинали улыбаться:
– Владыка служит! Подмигнул! – переглядывались. Он всегда, кстати, не упускал возможности предпринять нечто, пусть и самую малость, что людей как-то объединит, разрядит, сделает дружественнее обстановку.
Владыка Агапит, семья Пеннеров и племянница Дмитрия – будущая монахиня Мария, директор школы для девочек в ВифанииОн очень-очень любил молодых. Опекал их всячески, чуть ли не нянчился с ними. Отправлял их постоянно куда-то на какие-то православные съезды, на которых и сам, будучи молодым, любил потусить. На них он даже принял, знаю, какие-то жизненно важные для себя решения, – понял, что учеба в атеистической среде в университете – это не то, на что далее он хочет тратить свою жизнь. Он вообще к такому формальному школярству, над чем обычно мы, родители, особенно мамы, трясемся, как-то скептически и почти наплевательски относился…
Зато любил ездить с молодежью, например, в паломничества. Многое им рассказывал – о Царской семье где-нибудь в Дармштадте; или, в паломничестве по Риму, – что-нибудь из Римской истории.
Это были его темы. Порою, когда за застольем повисала неловкая пауза, я, помню, если дело происходило у нас дома, всегда говорила:
– А вот Царь Константин!..
– А-а-а, Царь Константин! – тут же подхватывал, оживляясь, владыка Агапит, и его уже можно было слушать и слушать… Он просто в лицах пересказывал все эти древнеримские эпопеи. Так что все мы точно уже тоже скакали где-то рядом с Царем Константином – и знали, как много за день нам надо преодолеть… И так он нас мог стремглав прокатить через все те сложности, что довелось накануне воцарения равноапостольному Императору перенести… И все мы при этом сражались и были всегда счастливы той развязкой, к которой владыка, так всё прочувствованно нам излагая и вовлекая, наконец-то нас подводил. Мы прямо выдыхали, когда очередной этап этих остросюжетных приключений чем-нибудь хорошим да был увенчан. Начиналась новая эпоха – и это мог быть новый рассказ…
Паломничество в Бари. Владыка Агапит вместе с Никольским приходом Штутгарта
Так же владыка и про Царскую семью мог повествовать увлекательно и целыми часами, – он знал всю их родню по именам, – рассказывал тоже в лицах, как они общались между собою… Все-таки это тот опыт, которого мы, выросшие в СССР, были лишены совершенно, – а они в эмиграции как-то хранили крупицы этого высокого почтительного отношения друг к другу, что люди могут ТАК любить и уважать каждого, этот аристократизм в действии, о котором мы уже и представления, по большому счету, не имели…
А владыка и сам был очень внимателен ко всем, хлопотал постоянно о ком-то. Кого-то из молодежи к священству готовил. С Ваней, помню, где-то они были, а владыка вдруг так и воздохнул ненароком:
– Закинул я сеть, а мне попался не тот… – то есть ему тогда нужен был кто-то для рукоположения, а попался Ваня, маленький еще, – не формат, в общем.
А тот, кто ему тогда был нужен, всё никак не уловлялся, видимо… И вот этот рыбарь-апостол прикручинился тогда так да проговорился, думая, наверно, кто ж на смену придет…
Об этом воспроизводстве новых и новых поколений священнослужителей в Церкви владыка Агапит как архиерей постоянно пекся, – это была неотъемлемая его забота, кроме непосредственной – о собственно постоянном совершении служб.
«Жизнь во гробе» – сердце горело у всех нас
Даже, когда владыка себя уже плохо чувствовал, всегда стремился в храм. Особенно если это было великопостное богослужение, он, даже по всем показаниям лежачий на тот момент больной, обязательно появлялся в церкви, пел: «Да исправится молитва моя…», – и если уж совсем его ноги не держали, мог обратно уйти, прилечь, но вот это соло он обязательно пел, и в его исполнении это было нечто, что переворачивало всю твою душу…
И как бы он себя ни ощущал, спросишь, бывало: исповедует ли? – тихо так, медленно, насколько позволяли силы, шел в алтарь, надевал поручи, епитрахиль, и иногда буквально плелся к аналою выслушивать наши беды. Никогда не отказывал. Еще и подбодрить нас, здоровых, пытался.
Помню, я так сбежала с клироса к владыке на самую последнюю мою Исповедь у него. Чувствовалось, что он телесно уже в такой немощи пребывает, что почти уже весь не здесь, а глаза у него были всё равно – молодые-молодые! Ясные такие, прямо горят – с искоркой радости, как всегда, несмотря ни на что…
Я такие глаза еще только у отца Иоанна (Крестьянкина) помню. Приехала я как-то в Печоры, стою в сторонке, а вокруг батюшки там такая толпа собралась, обступили его со всех сторон. А мне так грустно, что я даже и прорваться к этому солнышку не пытаюсь… И вдруг он оставляет всех и подходит прямо ко мне! И – взгляд вот этот неземной, больших-больших таких, молодых, ясных глаз, которые и видят больше, чем обычно людям открыто…
– А тебя пожалеть надо, – вдруг отчетливо так произносит он. Я потом к батюшке Иоанну на Исповедь попала, но даже вот эта мимолетная встреча – это уже было событие на всю жизнь.
Вот такие же глаза, проникновенные, жалеющие, любящие тебя точно уже навечно, – и у владыки Агапита.
Рисунок дочери Павлы, лет в 7-8 лет она нарисовала и подарила владыке, он ещё очень смеялся, – когда владыка умер, Виктор (который жил с владыкой) вернул в семью эту картинку – она была у владыки в комнаткеИ хотя это была последняя Исповедь у него, он тебя ТАКИМ Небесным Светом, ТАКИМ теплом отеческим одарил, что осталось такое радостное чувство, – вот его самого уже вроде и нет здесь с нами, а оно не иссякает! – Вневременное какое-то…
Мы, конечно, все понимали, что у владыки очень сложная операция на сердце, многие не могут ее перенести… И все-таки, когда прямо во время службы позвонили, чтобы сообщить… Трубку снял Виктор, который в последние годы жил с владыкой, он просто не смог сдержаться и на весь храм закричал:
– Не может быть!
Нам всем так и не верилось: «Не может быть!» Потому что этого действительно не может быть.
Когда уже гроб с телом привезли для прощания в наш штутгартский Никольский храм, – до этого с владыкой прощались уже в мюнхенской обители Преподобного Иова Почаевского, – мы подумали: «Сейчас споем панихиду…» – и потом, в общем-то, думали разойтись, уступая место тем, кто следующий придет на прощание… Но никто из нас так и не мог уйти из церкви! «Жизнь во гробе» – это что-то неизъяснимое на словах…
Как и всегда, в присутствии владыки ощущалось особое воодушевление, и всех просто захлестнула эта особая атмосфера торжества! У нас «сердце горело» (Лк. 24, 32). И ничего тебе больше не надо, – вот быть рядом здесь, сейчас! Так мы все и стояли. Я такого никогда не испытывала. Это было ощущение чуда. Об этом свидетельствуют многие. Мы стояли и стояли. И не было никакой усталости или суеты: что-то еще не сделано… Нечто главное происходило – здесь, сейчас, – в наших душах, – и всё остальное отступило и не могло уже нас занимать.
Я такого никогда не испытывала. Это было ощущение чуда. Об этом свидетельствуют многие
Так же и отпевание владыки Агапита, – все говорят, – было отрадным! Весна, солнце, бьющее сквозь ветви этих светящихся золотом верб, растущих там, на кладбище, и усеявших всю землю этими пушистыми бело-серебристыми комочками… Эти окатившие всех нас – прямо такими световыми струями – лучи… Это было что-то неземное.
Вовсе не похороны, которые воспринимаются обычно как что-то тягостное, от чего как-то стыдно, неловко, хочется отвести взгляд… Наоборот, это было какое-то торжество вышеестественной жизни. Было, кстати, много детей – девочки какие-то маленькие пришли, и их озорное веселие этого весеннего духа тоже было неким знаком ангельского присутствия.
Это было какое-то торжество вышеестественной жизни
И не только у детей, но и у всех было это чувство духовного восторга, к которому мало когда вообще можно вот так приобщиться. Очень жалко тех, кто послушал пропаганду по случаю эпидемии: не приходить.
Это всё было так непередаваемо радостно и красиво, – точно Господь нам, всем собравшимся, Рай по молитвам нашего владыки в утешение показал.
