В этом году, 8 октября, Троице-Сергиева лавра отмечает столетие со дня рождения своего братского духовника и горячо любимого всей православной Россией батюшки –архимандрита Кирилла (Павлова).
К этой большой дате вышел ряд книг о батюшке, переиздавались проповеди старца.
Монахиня Евфимия (Аксаментова), перед глазами которой прошли 25 лет жизни архимандрита Кирилла, поделилась с нами воспоминаниями о времени, проведенном батюшкой в Переделкино – подмосковной резиденции русских Патриархов, что стала, как и Сергиева лавра, местом служения и духовного подвига старца.
…Где-то в 1992-м году, после того как батюшке был установлен кардиостимулятор, Святейший Патриарх Алексий пригласил старца бывать в Переделкино почаще – не один раз в году, перед Великим Постом, как было заведено раньше, а когда того будет требовать самочувствие.
И отец Кирилл стал приезжать к нам два-три раза в году, а после практически совсем не покидал резиденцию…
Жизнь его, между тем, по своей нагрузке мало чем отличалась от жизни в лавре. Ну, разве что не было необходимости вставать в 4 утра, чтобы подготовиться и отправиться на «братский». И старец мог спокойно в утренние часы открыть любимые главы из Евангелия, Посланий Апостолов и Отечника… Почитать святых отцов он уже практически не успевал и брал своих любимых авву Макария и авву Дорофея с собою в крымский отпуск.
Это было целое бюро по социальной помощи в лице одного человека
Все мы хорошо помним, что такое 1990-е годы. У людей было много горя и скорби. И, с другой стороны, – Церкви отдавали ее храмы и монастыри, и церковная жизнь созидалась. В Переделкино хлынул поток народа: епископат, духовенство, монашествующие, студенты семинарий, миряне… И батюшка не только исповедовал людей, но и входил в их материальные и житейские нужды: помогал деньгами, продуктами, больным давал координаты знакомых врачей, а ради погорельцев просил состоятельных людей помочь с ремонтом и строительством. Это было целое бюро по социальной помощи в лице одного человека.
Из переделкинской «крестильни», где проводились в начале 1990-ых Исповеди, мне приходилось забирать батюшку порой по втором часу ночи. Помню, бывал у нас с ним тогда в келлии не то поздний ужин, не то ранний завтрак… Уставший старец, однако, был в приподнятом расположении духа: в лавре, говорил он, у меня совсем нет возможности толком и выслушать человека, и расспросить о его обстоятельствах, а здесь я могу найти время и помочь. Но от духоты в набитой народом «крестильне» и сквозняков о. Кирилл получил очередное воспаление легких. После этого воспаления он стал принимать народ уже в своей келлии – прямо на территории резиденции.
И тут надо отдать должное Св. Патриарху Алексию – Святейший жил в Переделкино постоянно, и то, что к старцу практически под окнами патриаршего корпуса каждый день проходили десятки, а то и сотни людей – справедливо могло раздражать Первосвятителя, нагрузка которого также превышала все разумные пределы, и он нуждался в покое. Но ни недовольства, ни раздражения не было, хотя батюшка, конечно, просил нас регулировать поток посетителей так, чтобы не допустить никакого недовольства. Его совесть не позволяла ему пренебрегать тем, что нарушило бы общее спокойствие… Однако случались и забавные истории: как-то целый отряд монашек строем прошел к батюшке через парадную владыки Арсения, что был соседом батюшки по домику – владыка долго потом с улыбкой вспоминал, как внезапно обнаружил в своем коридоре гору обуви, которую аккуратные сестры сняли, чтобы не натоптать в коридоре у батюшки.
Временами Первосвятитель приглашал старца пообедать вместе. А мы, инокини, что несли в резиденции свое послушание, наблюдали, как просто, скромно, почтительно и вместе с достоинством вел себя на этих обедах о. Кирилл. И как легко было с ним Святейшему.
Соборный храм благоверного князя Игоря Черниговского в Переделкино
Отец Кирилл всегда оставался собой – ровен, собран и доброжелателен ко всем.
Бывали моменты, когда Святейший был расположен пропеть несколько своих любимых кантов – «О, дивный остров Валаам» и др. – и приглашались сестры, раздавались листки с текстами песнопений, Патриарх задавал тон, и все приступали… От души и с радостью пел с нами и батюшка… Такое не забыть…
Возвращаясь после общей трапезы к себе в келлию, батюшка с большим интересом и уважением расспрашивал садовников и дворников об их делах и самочувствии, приветствовал постового милиционера и желал ему хорошего дня, и всех угощал шоколадками. По прошествии лет, когда старца приковал к постели инсульт, наши милиционеры и дворники плакали как дети – никто, говорили они, не был с нами так добр и участлив, как батюшка Кирилл.
Когда старца приковал к постели инсульт, наши милиционеры и дворники плакали как дети – никто не был с нами так добр, как батюшка Кирилл
Однако, думаю, не все мы, инокини, собранные в резиденции из разных монастырей, понимали тогда, какого масштаба перед нами человек – настолько просто и обыкновенно он держался. Его простота как бы шла вразрез с шаблонным представлением о старце, как о величественном глашатае воли Божией, то и дело всех назидающем и прозорливо обличающем… Никакого «величия» и значительности от о. Кирилла не исходило, никаких императивных назиданий – тем более.
Он вел себя среди нас, молодых, неопытных инокинь, как среди равных – не более. И это служило лучшим уроком для нас. Батюшка, к примеру, всегда стремился не только отблагодарить нас конфетами за приготовленный обед, но и помочь нам убрать со стола и перемыть посуду. Делал он это с такой радостью и охотой, словно на свете не было ничего интереснее и важнее мытья посуды… Мы, конечно же, старались куда-нибудь спрятать хоть половину тарелок и чашек – ведь старца ждали у дверей келлии люди, и его собственный рабочий день, мы знали, закончится уже ночью… И все же это так воодушевляло нас и поддерживало! Ведь он жалел нас по-матерински… А однажды он пришел к нам на разгрузку кирпича и энергично взялся помогать…
Архимандрит Кирилл (Павлов)Как-то во время нашего общего обеда в трапезную зашла одна из наших сестер, что только что вернулась с торжественной патриаршей службы. Батюшка радостно поприветствовал ее и поинтересовался: «Наверное, матушка, ты и нас там, на службе, поминала?» На что сестра, немного опешив, ответила с простодушной искренностью: «Вот даже и не вспомнила о вас, батюшка!» Отец Кирилл от души рассмеялся и воскликнул, ободряя сестру: «Вот истинный израильтянин, ‟в нем же льсти несть”»! С батюшкой было невероятно легко и радостно.
При всей простоте общения с нами, батюшка вел себя дипломатично и учтиво с нашей старшей монахиней и никогда не вмешивался во внутренние дела нашего сестричества, а наверняка мог бы. Но он слишком хорошо осознавал, как сложно сохранять правильный баланс во взаимоотношениях в любом монашеском коллективе, тем более что у многих наших сестер были свои духовники, а отец Кирилл в «чужой монастырь» со своим уставом не ходил.
Да, в любое время и любой сестре можно было «прибежать» к нему в келлию и поплакаться, пожаловаться на жизнь, да и на начальство пожаловаться, конечно, – ведь начальством все и всегда недовольны… Батюшка же давал конструктивный и умиротворяющий совет, всегда призывая любые конфликты угашать смирением и любовью… И сквозь дебри своего неотесанного неофитского эгоизма мы начинали понемногу ценить глубину и красоту послушания и самоотречения….
Вскоре нам стало ясно, что среди нас находится тот живой образец настоящего инока, о котором мы читали в Патериках, у аввы Дорофея, у прп. Кассиана Римлянина…
Слова «я – духовник Патриарха» никогда не выходили из его уст
Сегодня многие величают отца Кирилла духовником трех Патриархов, но сам батюшка не мыслил о себе в таких пафосных категориях. Слова «я – духовник Патриарха» никогда не выходили из его уст. Однажды в резиденции у Святейшего принимали важного гостя из правительства, и, как водится в таких случаях, резиденцию оцепила многочисленная охрана… В какой-то момент к воротам подъезжает отец Агафодор – он привез в тот день батюшку со службы домой. Оба они были голодными и уставшими… Незадачливые охранники, не особо разбираясь в нюансах жизни резиденции, запретили машине въезд. Думается, если бы отец Кирилл вышел, подошел к охране и представился бы – его бы обязательно пропустили, даже просто оказавшись в плену его человеческого обаяния. Но батюшка был слишком скромен, чтобы не подчиняться общим правилам. Нельзя всем – значит, нельзя и ему. Отец Агафодор тогда отъехал и остановился поодаль, и они с батюшкой, не жалуясь, не поднимая переполоха, скромно просидели в машине, ожидая разрешения на въезд…. целых два часа. Уставшие и голодные.
Подчас с повседневностью справиться труднее, чем совершить подвиг или яркий поступок
Мои личные воспоминания о батюшке наполнены множеством вот таких, казалось бы, незначительных деталей. Это повседневность, даже рутина обычной жизни. В ней, возможно, мало привлекательного и «высокого»… Но она – неизменный атрибут жизни всякого человека, будь он иерарх Церкви, мировая знаменитость или рядовой обыватель. Подчас с повседневностью справиться труднее, чем совершить подвиг или яркий поступок.
И вот отец Кирилл был тем редким человеком, который умел эту повседневную рутину преображать одним своим присутствием. И если на тебя, к примеру, наваливалась черная туча безысходности и уныния – отец Кирилл был именно тем, на кого достаточно было просто посмотреть, чтобы понять, что жить на самом деле интересно в любых обстоятельствах! Он всегда ходил в присутствии Божьем. И его никогда не видели в гневе или раздраженным. Он не был одним на людях, а другим в уединении келлии – мирный, ровный, радостный и ласковый со всеми и всегда.
Помню, как-то зимою, после обильного снегопада, батюшка вышел немного пройтись и, встретив на территории дворника-ворчуна, от души поздравил его с выглянувшим солнышком и установившейся хорошей зимней погодкой, на что тот не преминул с недовольством проворчать доброму старцу: «Хороша погодка, кому делать нечего», – намекая на свои тяжелые труды по уборке снега и на то, что жизнерадостные гуляющие – всего лишь бездельники. Эта грубоватая бесхитростность простого человека весьма развеселила батюшку: «О, дорогой! Дорогой труженик!» – он обласкал дворника словами поддержки и буквально засыпал шоколадными конфетами, чем растопил и пленил его сердце навсегда. А конфеты и шоколадки были непременным содержимым батюшкиных карманов.
Конфеты и шоколадки были непременным содержимым батюшкиных карманов
…Отец Кирилл чрезвычайно редко отлучался из резиденции в какие-либо интересные поездки по монастырям и храмам, где ему были бы, несомненно, рады. Такие путешествия он считал делом не вполне соответствующим монашескому призванию. Да и честь, которую воздавали бы ему при всякой такой поездке по епархиям, казалась батюшке погрешительной против идеалов скромности и смирения. Лучше лишний раз открыть святых отцов, сидя в келлии, считал батюшка. Тем более что время почти все уходило на прием народа, на телефонные звонки со всех концов света, на пачки писем, что ждали его ответов… На путешествия не оставалось ни сил, ни здоровья… Иной раз по-человечески щемило сердце, казалось, ему бы не помешала небольшая разрядка или смена обстановки – так он уставал. Но даже отпуск у него был не больше, чем у любого другого из братии лавры – один месяц. Да и в отпуске батюшку ожидали труды, людские просьбы и переживания… И повсюду от него требовалось безграничное сострадание, самоотдача и терпение… Как-то после большого приема народа в Переделкино, измученный, поздним вечером он попросил меня почитать ему вслух книгу Иова… Батюшка слушал с большим вниманием – все 42 главы подряд, до последней строчки… Он не жаловался на самочувствие, просто кротко смотрел в темноту за окном, сидя на диванчике. А на следующий день мы вызвали скорую помощь – сердце.
И не один раз после непростых трудовых дней нам приходилось вызывать карету скорой помощи и отправлять его с сердечным приступом в больницу…
Первое, что со скорбью сказал он, оказавшись в больнице с роковым инсультом: «Больше людям послужить я уже не смогу»…
И все же отец Кирилл благодушествовал, радовался и любил эту жизнь, которую многие бы из нас сочли слишком уж тяжелой. И мало того – он был благодарен Богу за возможность приносить пользу людям, за возможность вот так – не покладая рук – трудиться. Первое, что со скорбью сказал он, оказавшись в больнице уже с роковым инсультом: «Больше людям послужить я уже не смогу»…
Он не искал себе почета и славы, равно как и не переживал, если кто-то относился к нему без должного понимания и сочувствия… А и такое встречалось. От многих я слышала упреки в адрес старца, который якобы покинул лавру ради спокойной жизни у Патриарха под крылом… «У каждого человека есть своя планка – надо быть великодушнее», – говаривал батюшка с неизменной улыбкой, когда сталкивался с чужою бесчувственностью или ограниченностью.
Только сегодня я начинаю осознавать, что имела счастье видеть и знать человека великого мужества и великого терпения.
Сила этого величия – не в красивых и значительных словах: более-менее красиво и ярко умеют говорить сегодня многие, – но в красоте его повседневной жизни, которую мало кто видел вблизи, но которая, как мне думается, является единственным нелживым критерием подлинного христианства.
