Февраль 1917 года – прямая дорога к Бутовскому полигону

Февраль 1917 года предстает несколько таинственным событием, ибо казалось, что революция свершилась на пустом месте. Революцию никто не ждал: ни враги, ни друзья. Ленин сетовал: мы, поколение старых революционеров, никогда уже не увидим революцию. Россия завершала 1916 год с успехами: тот же Брусиловский прорыв вернул нам позиции 1914 года в Галиции. К весне 1917 года готовилось грандиозное наступление вместе с союзниками. Октябрь того года планировали встречать в Берлине. Но вместо столицы Германии пришлось встречать в Петрограде с красными знаменами и революционерами, воспользовавшимися американскими и немецкими деньгами.

Но в этом есть известная закономерность: великие события и перевороты зарождаются тихо и неслышно. И слишком большой информационный шум часто свидетельствует о ничтожности событий.

Ситуация в России на исходе 1916 года была нелегкой: продовольственное положение в ряде мест оставляло желать лучшего. В общей сложности за войну было мобилизовано 19 миллионов человек, 3 миллиона Россия потеряла убитыми, ранеными и пленными только за 1915 год, а всего было убито – миллион человек, ранено – около 5 миллионов. Это был тяжелый удар по промышленности и сельскому хозяйству страны.

Тем не менее, Россия была единственной страной из воюющих держав, которая не знала карточек. Продовольственное положение России было не в пример лучше, чем в Англии, Франции или Германии. Причина революции крылась все же не столько в объективных сколько, а в субъективных факторах: Россия знала худшее положение дел, например, в 1812 году. И уж гораздо хуже было в 41-42 гг. Тем не менее, страна не только выстояла, но и победила. Почему? Был совершенно иной нравственный дух и понимание происходящих событий. В 1942 году в стихотворение «Мужество» Анна Андреевна Ахматова:

В 1917 году это знание отсутствовало. Хотя Первую Мировую назвали Отечественной (она таковой и была), но, к сожалению, многие её так не воспринимали. Людям война казалась непонятной, за чьи интересы она ведется: за братушек сербов или за наших прекрасных французских и английских союзников, или еще за что-то. Русский солдат не чувствовал угрозы своему дому, которая на самом деле была. Однако в силу того, что война велась где-то далеко, в проклятых Мазурских болотах и на синих Карпатских высотах, беда русским народом не ощущалась. Однако настолько не чувствовалось понимание цены войны, а тем более цены революции, что, когда в последние дни Февральского переворота верные Царю войска сконцентрировались у Адмиралтейства, то командующий Балтийским флотом попросил их отойти, чтобы не подвергать Адмиралтейство риску обстрела и не повредить ценные чертежи и планы. Детский сад какой-то…Какие чертежи и планы, когда речь шла не только о судьбе династии, но и об участи России и жизней миллионов людей? Но этого никто не желал понимать, ибо преступное легкомыслие овладело русским обществом. Оно выражалось в переносах непроверенных сплетен о Царе, Царицы и Распутине. Все троих представляли германскими шпионами, а Григория Ефимовича еще и чудовищным развратником. Сегодня мы знаем цену этим обвинениям, но тогда никто ее знать не желал, сплетня для русского общества, увы, оказалась дороже истины.

Февраль 1917 года, как отметил Марков II, оказался возможным не потому, что противники монархии были такими уж исполинами, а потому, что его защитники оказались пигмеями и были явно не на высоте своих задач. Монархический дух выветрился, в час 0 не нашлось ни Мининых, ни Пожарских для спасения монархии. С сокрушением должно сказать не оказалось и Гермогенов. Когда обер-прокурор Раев попросил Синод поддержать шатающийся престол, то в ответ услышал язвительную реплику от митрополита Киевского Владимира: Раньше к нам не обращались, а когда потребовалась нужда, то сейчас нас просите. Синод ответил холодным молчанием, а затем в числе первых радостно признал Временное правительство. Говорит ли это, что Церковь замышляла переворот и была в доле с гучковыми, милюковыми и родзянко?! Скорее всего, нет. Просто здесь сказалась типичная фронда, протестный легкомысленный ответ, вызванный личной обидой митрополита Владимира, которого перевели из Петрограда в Киев. К сожалению, он, как и многие представители русского общества, проявил фрондёрский инфантилизм, отвечая обер-прокурору. В тот страшный час надо было забыть свои обиды и вспомнить свой долг верноподданного, присягу, данную перед Евангелием и Крестом, и вне зависимости от того, были ли какие либо запросы со стороны Царя, поддержать шатающуюся верховную власть – Царство русское. Но, увы, этого не произошло.

Умаляет ли этот ответ владыки его подвиг как священномученика? Нет. Он остается новомучеником, пострадав за Христа. Но если многие говорят о святых царственных страстотерпцах, что они канонизированы не за свою жизнь, а за свою смерть, то не с тем ли большим правом можно применить это к ряду иерархов и священнослужителей, которые приветствовали крушение Богоданного строя, призывали довериться Временному правительству и расхаживали с красными бантами? Впрочем, зачем говорить о Церкви, которая сыграла в революции далеко не первую скрипку. К сожалению, в начале ХХ века, за исключением Государя и простых верующих людей, к Церкви мало, кто прислушивался. О чём говорить, если великий князь Кирилл Владимирович Романов увел свой морской экипаж, бросив на произвол судьбы Царскую Семью и монархию, присягнул Временному правительству и бегал с красным бантом. Чему он потом удивлялся в эмиграции? И какое моральное право он имел в 1924 году короноваться как Император Кирилл?

«Кругом измена и трусость, и обман!» – писал в своем дневнике Император Николай II. Подлость еще заключалась в том, что лица, готовившие экономический кризис конца 1916 года, те, кто беззастенчиво обворовывал казну через Земские союзы, вздувал в несколько раз цены на вооружения и продукты, потом свалили все беды на Царя и уселись в кресло Временного правительство, получая солидные откаты от американских банков. Интересно взглянуть на счета Ситибанка, клиентом которого были Гучков, Терещенко и ряд выдающихся лиц Временного правительства, имевших кредиты по сто тысяч рублей был. Правда, это было недолго. В марте 1917 года одуревшее русское образованное общество бегало по Петрограду с криками «Христос Воскресе!». Пришли большевики и сказали: «Воистину воскресе! К стенке! Воскресение без Креста не бывает». Для любого благоразумного человека ясно: февраль 1917 года – прямая дорога к Октябрю и Бутовскому полигону.

Иван Лукьянович Солоневич написал две страшные, вещи. Первое: правящий образованный слой Российской империи сгнил. Его гниение ярче выразилось в маразме мартобря 1917 года и предательстве, русским шляхетстве, своего Государя.

Второе: Монархия была стержневым хребтом Российского государства. Вынули его и всё посыпалось. К октябрю 1917 года готовы были отделиться Сибирь, Кавказ, Средняя Азия, Финляндия. Армии фактически не существовало за счет приказа № 1. Понадобились страшные кровь и усилия, чтобы к 1922 году вновь собрать Россию в урезанном и обедненном виде уже под другими флагами и идеологией. Для нас эти события – великий урок. Мы должны проделать свою работу над ошибками – не увлекаться протестными лозунгами и не качать права, там, где не надо. Не забывать, что помимо права есть еще милость, любовь, истина и сама жизнь. Принцип «Пусть погибнет мир, но совершится правосудие» не для нас. Мы знаем цену этому принципу. Поэтому нам надлежит всячески укреплять Российское государство и работать над улучшением его жизни, всячески хранить Церковь Христову и трудиться над тем, чтобы церковная жизнь стала лучше и светлее. И помнить уроки Февральской катастрофы, чтобы вторично избежать измены, трусости и обмана, и того страшного кровавого хаоса, убийств, расстрелов, эпидемий и голода, который России обошелся приблизительно в 12 миллионов человек.