В окно небольшой монастырской кельи стучали редкие капли – шел неторопливый летний дождь. Неспешные синие сумерки опускались на Митейную гору. Окончилась вечерняя служба, но в храме горел теплый желтый огонек – читали Псалтирь. Монастырь казался пустынным из-за дождя, да и день был будний, а паломники большей частью наезжали по выходным.
Отец Савватий помолился и в редкую минуту отдыха взял в руки книгу, но чтение не шло. В голове крутились какие-то дневные заботы, воспоминания. Сегодня во время беседы с мальчишками, гостившими в монастыре, один из них, Санька, спросил:
– Отец Савватий, а почему вы стали монахом?
Наверное, Санька думал, что вопрос этот очень простой и ответить на него тоже легко и просто – в двух словах. А отец Савватий в двух словах не мог. Действительно, почему он стал монахом? Он задумался. Вырос в 1960-е, когда молодые особенно в Бога не верили, в храмы не ходили. Что он может рассказать этим славным ребятам, и смогут ли они понять его?
В монастыреРассказать про самое раннее детство? Это покажется им сказкой. Но это была не сказка – реальные воспоминания. Сколько жил – помнил, как к нему, младенцу, приходил кто-то белый-белый, светлый-светлый. Ангел? И с ним рядом было так тепло, так хорошо… Камушки драгоценные переливались, светились… Младенец тянул ручонки – и ему давали эти камушки, он хорошо помнил, как играл ими, перебирал в руках. И потом, став взрослым, бережно хранил в памяти это состояние неотмирного блаженства: яркий свет, тепло, забота. Теплые руки Божии, которые носят тебя и сохраняют.
Когда ему было лет шесть, отец принес с охоты зайчонка-подранка. Зайчик поправился. Это был совершенно замечательный заяц с нежной шелковистой и блестящей шерстью, трепетными ушками и влажным черным носом. Обычно зайцы не приручаются, но этот удивительный зверек вырос рядом с человеком, стал ручным и играл с Сережей, как котенок. Встревожившись, он щелкал зубами, перестукивал лапами, словно бил в барабан. Любил, когда его гладят. Когда животные живут рядом с человеком, они учатся понимать его и общаться с ним.
Зверек подрос, и отец сказал: «Нужно унести зайчика в лес». Но Сережа привык к своему питомцу и не желал отпускать его. У него не было ни собаки, ни кошки, и вот теперь этот заяц воплотил в себе все детские мечты о щенке. Постепенно его питомец стал скучать, часто выходить на балкон и смотреть вдаль – туда, где был виден лес. А потом заяц выпрыгнул с балкона и лежал, распростершись на земле, как тряпочка. Это было очень странно – у зверька не было никаких особенных повреждений, и его шерстка оставалась все такой же блестящей и шелковистой, но что-то покинуло его, и без этого он превратился в неодушевленный предмет, чучело из краеведческого музея.
Родители уверяли сына, что зайчик умер, а мальчик все не хотел верить в его смерть. Ему казалось, что его ушастый дружок спит, но скоро проснется и снова будет играть с ним. Отец сказал, что зайца нужно похоронить, и Сережа пошел на пустырь, похоронил своего друга, бережно положил ему в могилку хлеб, сыр, траву.
Через несколько дней им овладела навязчивая мысль, что зайчик жив. Проснулся – и не может вылезти из-под земли. Съел хлеб и сыр и теперь голодает. Эти мысли были столь навязчивы, что он отправился на пустырь и раскопал свое захоронение. Зачем он это сделал? Он был шестилетним ребенком, но ведь не умственно отсталым. Почему он не мог смириться с фактом смерти, не желал поверить в нее? Что ожидал увидеть? Как этот несчастный заяц воскреснет? Проснется, подобно царевне из сказки? В худшем случае он предполагал увидеть то же мертвое тельце, каким он опустил его в ямку.
Но то, что увидел, – это было совершенно неожиданно для него, потрясло до глубины души, стало настоящим шоком. Он отвернулся, отполз от ямки, уткнулся носом в лопухи и долго плакал. Потом с трудом заставил себя вернуться и закопать маленькую могилку.
Его заяц, эта нежная блестящая шерстка, эти трепетные ушки – они были так страшно обезображены смертью, так ужасны…
Его прекрасный заяц, эта нежная блестящая шерстка, эти трепетные ушки – они были так страшно обезображены, так ужасны… С тех пор можно было не объяснять ему, что такое «умереть» и о чем эти слова: «Безобразна, бесславна, не имущего вида»… Он понял своим детским умом, как страшна смерть. Никакие мрачные рассказы создателей Франкенштейна и кладбищ домашних животных не могли ужаснуть его сильнее, чем то, что он увидел воочию.
Родители так никогда и не поняли, отчего сын стал серьезнее. Именно тогда он начал молиться. Бабушка брала его с собой в храм, и он очень рано узнал силу молитвы.
Одно время его начал мучить страх за маму, за ее здоровье. Чутким детским сердцем он почувствовал угрозу и начал молиться за нее по ночам. Все спали, а он тихонько вставал и часа два молился как взрослый – делал земные поклоны, потом поясные, потом, когда совсем уставал, просто молился сидя. Сидя молиться было легче, но он начинал замерзать, и замерзал так, что потом уже не мог согреться даже под одеялом и стучал зубами от холода и переживаний.
Потом страх за маму ушел, его отпустило, и он больше не молился по ночам. Но у него появился молитвенный опыт
Он был еще так мал, что время от времени шел к родителям, и они не ругались, брали его к себе, согревали и никак не могли понять, отчего он приходит к ним среди ночи такой ледяной, замерзший. Это продолжалось примерно полгода, а потом страх за маму ушел, его отпустило, и он больше не молился по ночам. Но у него появилсямолитвенный опыт.
Игумен СавватийПозднее он узнал, что его страхи не были выдуманными: у мамы действительно подозревали серьезное заболевание, а спустя эти самые полгода диагноз сняли.
Еще Сережа очень рано научился читать Псалтирь.
Когда ему было девять, он читал Псалтирь на церковнославянском. В памяти – ярко: вот он пришел из школы, посадил трехлетнего братика на колени – и читает ему Псалтирь. Объясняет, кто такой царь Давид, показывает картинки.
Отец Савватий улыбнулся: вспомнил, как толковал брату, кто такой блажен муж и почему он не идет на совет нечестивых. И братик внимательно слушал и даже никогда не убегал от этих поучений. Это было удивительно: откуда он, сам еще ребенок, находил тогда слова, понятные трехлетнему малышу, как ему удавалось заинтересовать брата? Как он сам так ясно, так верно понимал слова Псалтири, которые не все взрослые понимают? Дети чисты сердцем, и, возможно, ему открывался смысл псалмов по чистоте сердечной и благодати Божией.
Как-то Сережа пережил страшный испуг. Да, это было на самом деле жутко. Отец Савватий почувствовал, как похолодело где-то в затылке, липкий тянущий морок заполз в полумрак кельи, заметался огонек свечи, словно потянуло нездешним холодом. Отец Савватий перекрестился. Даже сейчас он не хотел вспоминать об этом. Даже сейчас. От потрясения мальчик начал сильно заикаться, терять речь. Несколько лет говорил совсем плохо. Вылечился сам – с помощью Псалтири. Именно Псалтирь помогла ему восстановить речь.
Чтение Псалтири не только помогло ему восстановить речь. Когда молишься – Господь дает дар различения, дар рассуждения
Родители росли во времена воинствующего атеизма и в Бога не верили. А бабушка и Сережа верили. И вот удивительно, чтение Псалтири не только помогло ему восстановить речь. Когда молишься – Господь дает дар различения, дар рассуждения. Он уже ребенком понимал, что правильно, что неправильно, уклонялся от каких-то неподобающих поступков, которые иной раз совершали сверстники.
В те времена мальчишки разных районов враждовали между собой, дрались. На Гайве жили гайвинские, они дрались с ребятами из Голованова. Сережа жил на Молодежной, и молодежные тоже вели войну с чужаками. Как-то он с двумя знакомыми мальчишками играл на пустыре за домом. Это было прекрасное место для игры: огромные лопухи, похожие на уши слона, и кусты акации, что казались в детстве джунглями. А еще горьковатый запах полыни, бескрайнее небо над головой и долгий-долгий день, полный приключений, – такой длинный, каким он бывает только в детстве.
Игра была в разгаре, когда он внезапно почувствовал странный холодок. Поднял голову и увидел: через пустырь шли два незнакомых парня, по возрасту гораздо старше, чем он сам и его друзья. Чужаки были еще совсем далеко и вид имели самый что ни на есть мирный – они просто шли по своим делам.
Несмотря на этот их мирный вид, Сережа сразу почувствовал сильное беспокойство. Непонятно откуда, но он точно знал, что нужно все бросать и уходить. Это было странно, очень странно, но беспокойство становилось все сильнее, и он предложил своим друзьям уйти с пустыря. Они отказались. Он стал настаивать, но мальчишки подняли его на смех, назвали трусом. И в самом деле – ничто не предвещало опасности. И взрослым парням точно не было никакого дела до первоклашек.
Но он не мог оставаться и ушел, ругая себя за непонятное беспокойство, не позволившее ему продолжить такую интересную игру. На следующий день узнал, что незнакомые парни напали на игравших с ним ребят и избили их так сильно, что они не могли даже ходить в школу.
Отец Савватий вспоминал свое детство и чувствовал, что в этих маленьких историях скрыт глубокий смысл: в них приоткрывался Промысл Божий о нем. Господь вел его по жизни, неоднократно сохранял от малых и больших зол и даже от лютой смерти.
Когда ему было лет десять, бабушка попросила убрать снег со старых сарайчиков. Быстрый, резвый, он бегом припустился к сараю, вскарабкался на него и стал скидывать снег. Продвигаясь к краю, наступил на сугроб, свисавший с крыши, – и полетел спиной вниз с высоты в несколько метров. Ударился о лед головой, спиной и какое-то время лежал, приходил в себя. Потом кое-как встал, поплелся домой – совсем не так, как бежал вприпрыжку вперед. Болела спина и голова, он не мог даже говорить и потом какое-то время был такой вялый, заторможенный, будто немного парализованный.
Потом это состояние прошло, и он снова резвился, бегал, играл. Как-то, уже будучи взрослым человеком, был отправлен на рентген, и шокированный врач обнаружил у него перелом позвоночника, трещину. Как его не парализовало? Господь спас от инвалидности и, возможно, даже от смерти.
Казанская Трифонова ПустыньУ отца была моторная лодка, и он очень любил ездить на ней по Каме. Часто брал с собой сына, и они поднимались в верховья реки, к огромному водохранилищу, где осенью бурлили холодные серые волны, а в окрестных лесах спели прозрачная сочная клюква и блестящая кисло-сладкая брусника, такие вкусные в киселях и морсах.
Ему было лет двенадцать, когда они с отцом попали в шторм. С ними шли еще несколько лодок, которые быстро скрылись из виду. Густой молочный туман плотно лежал над водой, и ориентироваться не представлялось возможным: ни солнца, ни берегов не было видно. Лодка то поднималась на волну, на самый гребень, то резко проваливалась вниз.
Когда волна накатывала – отец добавлял скорость, чтобы забраться на гребень, когда спускались вниз – сбрасывал, чтобы не попасть резко под следующую волну – огромную, живую, неумолимую. Ледяная вода захлестывала маленькое суденышко, лилась через нос лодки, к тому же начался сильный ливень, и Сережа подумал: «Еще и с неба вода – это уже чересчур».
Он уже ходил в храм, помогал священнику и всегда носил с собой в нагрудном кармане иконочку Спасителя, застегивая кармашек для верности булавкой. И тут, в минуту опасности, начал истово молиться. Пришла надежда, что Господь не оставит – и действительно, без всякого ориентира они вышли именно туда, куда нужно.
Шторм стал стихать, они пристали к берегу, и Сережа помолился, благодаря Бога за спасение. Так Господь учил верить Ему, доверять, уповать на Него в трудных обстояниях и опасностях. Господь говорил: «Не бойтесь – Я с вами».
Спустя много лет отец признался, что уже не верил в спасение, готовился к смерти и думал только об одном: «Я-то хоть пожил на свете, а сын и пожить не успел…»
Был еще случай, когда они всей семьей в один пасмурный день ездили за черникой. Отошли от берега в глубь болота – и заблудились. Свинцовое серое небо – ни солнца, ни звезд. Кругом топи. А там можно блуждать хоть до конца жизни – глушь, тайга, болота…
Он, как всегда это делал в трудных обстоятельствах, начал молиться. И тут же понял – он знает, куда нужно идти
Отец пытался найти дорогу, а они все шли за ним: он, мама, младший брат. Очень устали блуждать по тайге, прыгая по кочкам. У Сережи, как обычно, в нагрудном кармане хранилась иконочка Спасителя, и он, как всегда это делал в трудных обстоятельствах, начал молиться. И тут же понял – он знает, куда нужно идти. Почувствовал внутри какой-то компас. Сказал отцу, но тот начал ругаться:
– Откуда ты знаешь дорогу?! Яйца курицу не учат!
И они еще какое-то время блуждали, уже совсем выбившись из сил. Наступали сумерки, повеяло холодом и сыростью. И наконец отец устал, присел, и они, обессиленные, тоже опустились на землю рядом с ним, выбрав кочки посуше. И тогда Сережа воспользовался растерянностью отца и сказал:
– Давайте теперь я вас поведу!
И он довольно быстро, до наступления полной темноты, вывел их к берегу, почти к тому месту, где они оставили лодку. Отец ничего не сказал – вид у него был несколько смущенный, но довольный: радовался за толкового сына.
А его сын благодарил Бога.
В монастыре на каникулахЕсли человек общается с Богом через молитву – он счастлив, и это счастье никто не может отобрать у него
Может быть, рассказать эти истории мальчишкам? Поймут ли они, как он понимал в то время – ясно и просто, чистым детским сердцем: Бог – вечный, Он никогда не изменит, Он – самый надежный друг. Если человек общается с Богом через молитву – он счастлив, и это счастье никто не может отобрать у него.
Все в этом мире призрачно, непостоянно, тленно, а Господь все время с тобой. И он выбрал монашество, чтобы посвятить свою жизнь Богу без остатка. И когда диакон провозглашал: «И весь живот наш Христу Богу предадим!», ему хотелось на самом деле всего себя отдать Богу – всего, без остатка. И все его детские переживания и чудесные спасения подарили ему такое состояние души – он хотел быть с Богом. Поэтому и стал монахом.
30 июня 2016 г
