«Ты хотела увидеть Паисия, трухлявого и больного?»

18 октября 2015 года исполняется 25 лет со дня кончины великого духовника Паисия (Олару), духовного отца старца Клеопы (Илие), а также патриархов, архиереев, множества иереев, монашествующих и всей верующей Румынии в целом. Приводим одно из многочисленных и неизгладимых воспоминаний о благодатном старце Паисии Румынском.

Христос коснулся меня Своей любовью, наполнив душу мою безбрежной радостью духовной, – дар чрезвычайный, незаслуженный, но такой желанный и благословенный! Он внушил одной очень набожной семье добрую мысль утешить мое почерневшее от траура сердце, и это стало бальзамом для моей души, истерзанной столькими испытаниями.

Они с группой христиан решили пригласить меня в паломничество по пустынным обителям Нямецких гор, которые я, правда, однажды уже видела какое-то время тому назад на школьной экскурсии, но тогда не было времени напитать душу под их священным покровом, в этой таинственной духовной атмосфере.

Я уже несколько лет знала авву Арсения (Папачока), после того как он побывал в монастыре Черника; исповедовалась у аввы Софиана, незабвенного настоятеля монастыря Антим, утешая свою душу и возжигая ее ревностью о спасении от лампады непрестанной молитвы, горевшей в его сердце.

Что касается такого колосса экзорцизма, как авва Иларион, великий подвижник, в посте и бдении пребывавший в непрестанных молитвах о гонимых и одержимых мучителем-врагом, о презираемых и отверженных всеми людьми, об этом стаде без пастыря, которое только он принимал и покоил, то что я могла бы добавить о нем? Бог оказал мне великую честь знать его.

Все эти три духовника были неповторимыми, несравненными, это были вершины Православия, его недостижимые пики, так же как и авва Думитру Стэнилоае, в уединении своей громадной библиотеки проторивавший для человечества неукорный, размеченный святыми отцами путь к совершенству и разумению слов Божиих!

О «высшем совете» из Нямца я слышала, однако не знала этих старцев лично, не видела их ликов, не радовалась их благословению, не питалась мудростью и благодатью их слов. Теперь у меня была такая возможность, и ее нельзя было упустить!

Добравшись до монастыря Вэратек летом 1979 года, я начала паломничество по очагам исихазма нашего Православия, вооружив свое сердце, разум и все силы души терпением и ревностью о том, чтобы не упустить ни крупицы из того, что мне откроется, чтобы ни на миг не остаться лишенной этого дара Божия.

В Сихастрию мы пришли на второй день, побывав сначала в Секу. Остались мы в Сихастрии на неделю и отстояли все ночные богослужения, включая соборование.

Увидев отца Клеопу, я просто не могла поверить своим глазам: он будто сошел с церковного иконостаса, из чина великих преподобных! В который уже раз Бог явно демонстрировал мне истинность Святого Евангелия? И как же ему не быть истинным, когда существуют такие люди, с очевидностью исполняющие каждое его слово?

Поскольку мои попутчики хорошо знали авву Клеопу, то мы были приняты особым образом, как привилегированные гости. Авва Клеопа настойчиво приглашал нас на овчарню, сказав со свойственным ему чувством юмора:

– Это мои университеты!

Когда я вошла туда, мое первое впечатление было таким, словно я попала в аптеку или лабораторию, но никак не в овчарню. Я просто лишилась дара речи при виде сверкающей чистоты, открывшейся нашим глазам! Это было в обычный рабочий день. Авва Клеопа не мог предупредить пастухов, что явится с гостями. Они, без сомнения, всегда были такими, специально не готовились к тому, чтобы мы увидели их и ублажили!

Монахи-пастухи были в рясах, поверх которых были надеты безупречно белые халаты, чистые, как их души! Овчарня была свежевыбелена, всё деревянное было белым, только что отполированным (всё вокруг было из натуральных материалов), марля, которую использовали для процеживания молока, соперничала с ним в белизне; всё производило впечатление совершенства! Вплоть до половичков под ногами, совершенно новых, так что на них жалко было наступать; думаю, если бы лечь на полу в белой рубахе, к ней не прилипло бы ни пылинки!

Я думала: но это же люди, а не бабочки, которые летают по воздуху и ничего не портят! И воздала славу Богу, подумав, что души их святостей еще удивительнее, если и место, в котором живут в послушании, они сохраняют в таком состоянии!

Духовно напитав нас из присно текущего источника живой воды аскетических наставлений, авва Клеопа благословил нам пойти к Сихлу, убеждая, что нам непременно надо пойти к «живой воде аввы Паисия», поскольку его святость – это «неволнуемый пруд». Он сказал, чтобы мы «хотя бы взяли благословение», поскольку авва Паисий очень болен и не принимает никого.

Сказано – сделано, мы отправились в путь ранним утром, чтобы успеть в Сихле на Литургию. Пробирались через Овраг Корой, подошли к пещере святой Феодоры – месту, где она пила воду, увидели печать святости этих отшельнических мест, где вся окружающая вселенная дышит ею. И я подумала тогда, что всё, что мы, мирские люди, ценим и считаем достойным внимания, остается в сравнении со смирением святых сором, как говорит святой апостол Павел (см.: Флп. 3: 8)!

Я так бы и не уходила оттуда! Чувствовала, каким живым видится тут Евангелие! Сердце ликовало от радости, билось с огромной силой, готово было выскочить из груди при мысли, что я получу благословение аввы Паисия, увижу его, возрадуюсь веселием неизреченным оттого, что смогу облобызать его руку, сводящую Христа в Святой Потир!

Подойдя к Сихле, я остолбенела при виде келий под нависающими над ними скалами, которые, казалось, в любую минуту готовы рухнуть и раздавить их. Так дивно они были покрываемы рукой Зиждителя!

Мы отстояли службу, побывали на трапезе, отдохнули, тщательно обследовав каждый уголочек окрестностей Сихлы. Я не могла остановить слез! Чувствовала себя такой маленькой в сравнении с этим важным моментом, и знала, что не увижу авву Паисия, поскольку все – и монахи, и миряне – в один голос твердили, что его нельзя беспокоить! Мысль об этом не давала мне покоя, но другая, тайная, шептала мне в сердце, чтобы я не теряла надежды, пусть это и будет наперекор разуму!

Я знала только одно – что не могу вернуться домой, даже не взглянув на авву Паисия. Но он не принимал нас, он не принимал никого, не выходил из кельи, чтобы хоть благословить нас с порога! Попутчики мои приняли решение уходить: нельзя – так нельзя (авве сообщили через ученика, что мы приехали из Бухареста, но он отказался нас видеть).

Увидеть старца я не могу, взять благословение тоже! Мне ничего не надо, лишь бы ступить на крылечко, по которому авва ступает всегда!

И вот когда все направились к воротам, я вдруг приняла решение: вернусь, рискуя чем угодно! Никому ничего не сказав, я вернулась! По смотрению Божию, мое отсутствие обнаружилось намного позднее. Я сказала себе: «Боже мой, увидеть его я не могу, услышать тоже, взять благословение тоже! Мне ничего не надо, лишь бы ступить на крылечко, по которому авва Паисий ступает всегда!» Сказано – сделано, я направилась к крыльцу, взволнованная и решительная, чтобы подняться по нему!

Когда я ступила на первую ступеньку, меня будто током ударило! Это было удивительно, потрясающе: ступенька была как живая, она была как сердце, сокрытое в дереве, билась ритмично и будто прыгала от радости! Я не верила себе, мне казалось, что от усталости и наплыва чувств я путаю естественное с неестественным!

Вторая ступенька тоже показалось живой под моей ногой, робко поднятой, чтобы шагнуть выше; это чувство даже усиливалось. Я решила подняться доверху: будь что будет! Посередине лестницы поднимаю глаза и что же вижу? Навстречу мне спускается авва Паисий! С лицом, дышащим святостью, словно сведя с собой небо на землю, авва Паисий, незабвенный, вышел навстречу мне!

Кто я, чтобы заслужить такое почтение аввы Паисия? Никчемный человек, бедная, сирота, ни отца, ни старшего брата; я была маленьким человеком, за которого, тем не менее, распялся Христос, и хоть ни от кого я ни разу не сподобилась почтения, то от аввы Паисия заслужила его, коль скоро он спустился ко мне.

Однако мое изумление на этом не закончилось: он обнял меня с отеческой любовью, окутав всю ароматами своей святости, и поцеловал в лоб! Я сказала себе: «Этот человек воистину образ и подобие Божие!» – но от наплыва чувств лишилась речи: думаю, как меня зовут, и этого я уже не знала. Того, что со мной сейчас происходило, было слишком для человеческой души!

Авва Паисий, простой, тихий, кроткий, таинственный и исполненный радости духовной, вернул меня к реальности, сказав:

“Я давно никого не принимаю, но ты слишком хотела меня увидеть, больше других, вот я и не даю тебе уйти ни с чем!”

– Добро пожаловать, сестра Лучия! Ты ехала аж из Бухареста сюда ко мне, жалкой развалине и трухлявому бревну? Тебя послал авва Клеопа ко мне? Ну вот, ты меня и увидела, а теперь заходи в келью, наведайся ко мне! Это правда, что я давно никого не принимаю, но ты слишком хотела меня увидеть, больше других, вот я и не даю тебе уйти ни с чем!

Я видела его говорящим где-то наверху, самое меньшее на метр выше меня, он будто парил над землей! У меня появилось даже ощущение его нематериальности (которая принадлежала Святому Духу, конечно!), хоть я и знала, что он такой же человек, как я, материальный в видимом. Но, не знаю почему, я видела только его душу!

А потом, как меня, грешную, станет обнимать святой? А затем покровительственно возьмет за руку, введет в келью и исповедует с самого детства? А в довершение всего то, о чем я забыла ему сказать, напомнит мне с математической точностью? С духовной любовью и невообразимой кротостью скажет мне о каждом жизненном шаге, совершённом мной до сих пор, а также о будущих ошибках, как будто он читал в книге жизни обо мне? И чтобы я не знала, как бы поскорей назвать ему грехи, чтобы избавиться от их бремени?

Я совершенно осмелела, исповедуя всё, я хотела избавиться от этого балласта, облегчить душу! А авва Паисий, как премудрый хирург, очистил мои раны до самых глубин и залечил их. Сказал, какой у меня духовник, он всё знал о моих наставниках, но добавил, что есть тонкие грехи, которых человек не чувствует сразу, и они намного опаснее чего бы то ни было!

Это были глаза, в сиянии которых покоился и веял Дух Святой!

Он смотрел на меня одним глазом, на втором было некое подобие бинокля, служившее ему вместо очков. Образ его святости ничуть не мерк из-за этого оптического аппарата. У меня было такое впечатление, что за биноклем я вижу оба его глаза открытыми, сияющими, дивными, это были глаза, в сиянии которых покоился и веял Дух Святой!

В какой-то момент авва Паисий дает мне благословение на путь и дальнейшую жизнь, дает епитимию – которую я исполнила с радостью! – и говорит:

– Беги скорее к воротам, а то твои вернулись, ища тебя, и в отчаянии уходят, не нашедши! – после чего заперся в келье.

Спустя года два я снова проделала этот маршрут с одной монахиней, Лаврентией, которая была в Козанче и очень обрадовала авву Паисия, когда он увидел ее, и с мамой. Авва Паисий не выходил уже недели две. Запрещение отца настоятеля видеть его было абсолютным. Но мама поднялась по крылечку до веранды кельи, думая, может, и с ней случится чудо, как то, которое случилось со мной два года тому назад!

И чудо не замедлило произойти, когда мы втроем молились Матери Божией всем сердцем! Авва Паисий вышел нам навстречу.

Он был очень ослаблен болезнью и в то же время очень светел! Радость светлая, духовная веселила всех нас. Когда я поднималась по ступеням, чувство, которое было два года тому назад, снова повторилось. Он просто обратился к маме:

– Добро пожаловать ко мне, сестра Мария! Ты такой путь проделала из Бухареста до Бакэу, чтобы помочь дочке (я тогда взяла маму к себе в Молдавию, потому что не с кем было оставить ее дома), а оттуда сюда, ко мне, чтобы увидеть Паисия трухлявого, немощного и больного? Ну вот, теперь Паисий примет и тебя, но только сначала поговорит с матерью Лаврентией, она ведь из моих краев, из Козанчи. А потом снова пойдите к авве Клеопе, ибо он – вода живая, чтобы вам более не жаждать в пути!

Он обнял нас и поцеловал в лоб всех трех, после чего мать Лаврентия пошла первой по своему статусу. Он много просидел и с мамой, ведь ее надо было утешить в потере любимого сына. Он даже сказал ей, как она потом нам говорила, что имя ее сына пронесется по всему миру, потому что он любил Бога, а теперь ему приходит и воздаяние свыше. Пусть она не горюет, что его нет с ней здесь, он же со Христом!

Затем принял нас в келье всех вместе. Я смотрела на авву Паисия, на матушку Лаврентию и маму – и изумлялась виду этих трех людей! Авву Паисия сравнивала со святым Серафимом Саровским, а матушку и маму – с Мотовиловым в квадрате! Они были словно солнце и две утренние звезды!

Бог был с нами, мы говорили только о Нем! Не было уже ничего внешнего: ни коммунизма и пятилетних планов, ни съездов, ни… Раз-два, взяли – и вот уже рушатся железные горы! На нас и в душах наших почивал мир, какой только Благий Бог может подать людям! Воспоминания лились, как тихое журчание родника, и я бы никогда не уходила оттуда! Как можно уйти из рая?

Я поняла, что Бог есть любовь, и не только это: что олицетворение этой любви – Его друзья!

Да, я поняла, что Бог есть любовь, и не только это: что олицетворение этой любви – Его друзья! Я чувствовала, что мы – три человека, которых Благий Бог, оказывается, любит так сильно, если позволил нам наяву говорить с аввой Паисием, ступать по следам его ног, видеть его простую келью, в которой он жил, быть так необыкновенно встреченными и приведенными на духовный пир благодати его святости, чтобы он затем исповедал и благословил нас!

Чего еще может хотеть христианин? Что такое дары человеческие, сколь бы богатыми они ни были, в сравнении с богатством даров Благого Бога?

---