Добрый доктор Владимир Николаевич Курнявкин. Вот уже год, как его нет с нами. А я по-прежнему не верю в это, по-прежнему ощущаю его рядом и не приемлю того, что он умер.
Евангелие учит нас, что душа бессмертна и, сотворенная Богом один раз, продолжает жить вечно. А мы верим в это. Поэтому ничего не остается доктору, как быть живым и так или иначе присутствовать здесь и принимать участие в нашей жизни.
Сердце не смиряется с потерей любимого человека, если любит. Потому что любовь нельзя заменить ничем другим, ибо любовь это и есть Бог. Что может быть крепче этого?
С Владимиром Николаевичем Курнявкиным меня свела судьба. Это было Суждение Божие обо мне. Все так сложилось, что первый человек, который принял доброе участие в моей сибирской краснозерской жизни, был именно он. И оставался таким сердечным участником все четырнадцать лет, которые мы знали друг друга. Он старался выполнять все мои просьбы, не требуя ничего взамен, лишь иногда напоминая о себе, когда мы не виделись из-за житейской суеты какое-то время: «Вы меня не теряйте…»
Когда в 1999 году доброй памяти епископ Сергий (Соколов) отправлял меня на приход в
р. п. Краснозерское, он сказал: «Сразу познакомься там с доктором Курнявкиным, он необыкновенный, добрый человек». Так я и поступил по приезду: пошел поздней холодной и снежной осенью пешком семь километров от поселка до санатория «Краснозерский», которым уже тогда руководил Владимир Николаевич. А его там в тот момент и не было. Что ж, я вернулся назад. Но с тех пор, как знакомство состоялось, Владимир Николаевич был рядом со мной всегда.
Мне было приятно быть рядом с ним просто так, нравилось с ним все обсуждать, рассуждать о
событиях жизни. Он был рад моему приходу в любое время, часто сам выходил мне навстречу из
своего кабинета, не желая, чтобы я ждал в приемной. Проведя в кабинет, сразу предлагал чай, сок или кофе на выбор. Тут же бежал в маленький закуточек, где у него всегда были приготовлены напитки и сладости, сам мгновенно заваривал чай, и мы с удовольствием ели какие-нибудь сладкие плюшки, разговаривая обо всем на свете. Ему тоже нравилось общение со мной.
Мы были с ним совершенно разные люди. Во всем, кроме одного: оба верили в Бога. Без пафоса, по-русски, от всего сердца. И доверяли друг другу так же просто и без вопросов. Мы могли поспорить, могли даже сердиться друг на друга, но не могли поссориться и не могли предать. Ощущение того, что рядом был Владимир Николаевич, который всегда мог помочь, делало мою жизнь уверенной и спокойной.
Это сейчас, когда доктора нет рядом, ясно понимаю, что рядом нет ДРУГА. Остались и санаторий, и епархия, и много еще чего — самого разного, но его нет. И мне грустно.
Я ловлю себя на мысли, что разговариваю с ним, досадуя на то, что его нет именно сейчас, когда
так много разных проблем. И даже сержусь, что его нет рядом… Духовная связь с ним нисколько не ослабла, и образ его нисколько не померк. Наверное, это и есть добрая память сердца.
Доктор построил удивительно уютную и красивую церковь во имя великомученика и целителя
Пантелеимона в своем санатории, потому что сам был целителем — хирургом. И редчайший факт: на его операциях не погиб ни один человек, а его самого Господь сподобил оказывать людям помощь в самых разных авариях и несчастных случаях, как будто именно его там все и ждали.
Много лет назад он хотел строить в самом центре санатория, в парке, что-нибудь развлекательное для отдыхающих: ветряную мельницу или маленький сельский зоопарк с уточками и коровками, но послушался моего предложения и выстроил небольшой деревянный церковный комплекс, подобного которому по красоте и удобству нет за Уралом до сих пор.
Владимир Николаевич был художником и по молодости любил выходить «в поле» и писать красками.
Это стремление украшать он привнес и в свой санаторий: следил за стилем, слово «дизайн» здесь было понятием не отвлеченным.
В последние годы он украсил аллею, ведущую к реке Карасук, белыми парковыми скульптурами — это благородно изменило среду. Представьте: белые фигурные композиции на ровной зелени газонов под сенью старых разросшихся лип. Доктор любил сажать деревья, а в одной из рощиц санатория расставил деревянные резные фигуры животных и сказочных гномов, рядом поставил старую телегу с оглоблями — теперь там все время кто-то фотографируется на память. А зимой около главного корпуса устраивал каток и выставку снежных фигур, которые еще и ярко раскрашивали красками.
Владимир Николаевич не был ангелом, у него был свой характер. Но он был добрым человеком, и
за это люди прощали ему все остальное, а он прощал их. « И остави нам долги наши, яко же и мы
оставляем должником нашим…», — в этом законе Христовом он и жил.
Доктор Курнявкин был серьезно верующим человеком. Не для виду перед людьми или к очередным выборам в разные органы власти. Ему нравился сам православный дух, в церкви он успокаивался, сосредотачивался на чем-то для себя важном и молился. У него было свое послушание — помогать священнику в алтаре. Он был алтарником: охотно делал все, что нужно во время службы. В последние годы у него сильнее болела спина (после давней автомобильной аварии), и он больше просто сидел там на стульчике. Мне очень нравилось его спокойное присутствие и почтительная помощь, я и сам был к нему очень почтителен. Так протекали наши службы — в вежливо-заботливой молитвенной тишине.
Хотя иногда мы шутили и смеялись или обсуждали наши совместные церковные планы.
Забота о строительстве и содержании санаторской церкви стала для него делом жизни, ничуть не
меньшим, чем развитие любимого им санатория. Эта церковь стала его благодарным даром Всемогущему и Доброму Богу. Все религиозное было в нем очень практично и в то же время необычайно возвышенно.
Люди по-разному относились к Владимиру Николаевичу, но, побывав в его храме и восхитившись им, меняли свое мнение и оказывали доктору заслуженное уважение. Можно с уверенностью сказать, что это его церковь, потому что это его доброе сердце и его труды в ней отданы сполна, взамен же он не взял и не попросил ничего.
Доктор всегда нес Пасхальный фонарь или Запрестольный крест на Светлую Пасху, достойно шел впереди Крестного хода, исполненный чувства важности и ответственности, — это был пример и подвиг в нашей Сибири.
Доктор все время кого-то поздравлял и дарил подарки — в этом он был большой мастер и шутник, это доставляло ему какую-то детскую радость. Дарил сердечно, щедро и часто. Не упомню ни одного Нового года, Рождества Христова или еще какого-либо значимого события за столько лет, чтобы он не позвонил: «Батюшка, сейчас к Вам заедем с Еленой Алексеевной, встречайте!» — и не ворвался со смехом и подарками. И так по отношению ко многим.
Владимир Николаевич Курнявкин был по-настоящему интеллигентным человеком, а это сейчас не
часто встретишь.
Доктор любил пошутить, и сам хохотал иногда до слез над анекдотом. Он много знал, любил
пофилософствовать, любил природу и рыбалку. Этот человек не мог сидеть на месте больше часа, он уставал от бездействия. Быстро схватывая суть события или просьбы, он любил все делать в миг. Его очень тяготили официальщина или глупость — он мог неожиданно сказать, что устал, и убежать делать что-то еще, пренебрегая тягостным общением.
Ум, обаяние, добросердечность, интеллигентность, успешность в делах сделали его одной из самых значительных фигур нашего Краснозерского, к чему с большой ревностью относились многие чиновники и бизнесмены всякого ранга, и это осложняло его жизнь.
Владимир Николаевич ушел из этой жизни совершенно неожиданно: ничто не предвещало его смерти.
В пять минут Бог забрал его душу к себе. Никто не поверил в это, переспрашивали и перезванивали друг другу по многу раз, хотя новость облетела всех в одно мгновение. Казалось, что умереть может кто угодно, но только не он — молодой, здоровый, успешный. Церемония прощания с ним проходила в большом районном Доме культуры, и он был переполнен встревоженными и опечаленными людьми, прибывшими со всей Новосибирской области. Никого здесь за последние сто лет не поминали так, всем миром. Волна тревоги и боли прошла через многие сердца, равнодушных не было. Гроб с телом в самый мороз медленно проводили до кладбища и предали земле. Но смерть Владимира Николаевича люди не приняли: в нее не верилось и не верится до сих пор. Он знал, уважал и берег людей, и мы все от души охотно привыкли и доверяли друг другу, держались вместе.
Жизнь после жизни. Эти слова отражают самую суть вечности. У доброго доктора Владимира
Николаевича Курнявкина как раз так и есть: началась пора вечной жизни. А раз есть жизнь, и он
жив, то он — рядом.
